... Каковы бы ни были мои собственные музыкальные вкусы, я обязана учитывать вкусы моих учеников, а для этого мне необходимо разбираться в современных музыкальных течениях. Музыка — как мода (мы же можем провести такую параллель?). Музыка идет в ногу со временем. И внешний облик и художественные вкусы, присущие данному поколению, влияют на развитие современной ему музыки, музыка в свою очередь воздействует на формирование художественных вкусов. Это можно проследить на бытовом танце. Молодежь всегда предпочитает ту танцевальную музыку, которую создает время. Мы привыкли говорить «старинный менуэт», но менуэт был когда-то моден. А сегодня моден брейкданс, сменивший дискомузыку.
Влияние музыки «диско» в свое время сильно ощущалось у нас в танцах на льду. В этой манере стали исполнять не только эстрадные шлягеры, по и современные обработки классических произведений. Приемы, движения дискотап-ца использовали везде, где только можно. Это в жилах ребят, которые росли на этой музыке,— способность двигаться в пластических рамках дискотанца.
Брейкданс — это танец-соревнование. Кто хлеще накрутит, кто пооригинальнее движения придумает. В музыкальном отношении это интереснейшее явление, такое необычное распределение ритмических акцентов. Майкл Джексон — популярный исполнитель этой музыки — сделал танец сценичным. Он придумал соответствующий танцу костюм — какие-то углы, раструбы, плечи.
 |
| Наш олимпийский танец. Мы еще только обкатываем программу. |
И вот возникает противоречивая ситуация. В танцах на льду существуют квикстепы, пасодобли, блюзы, которые 13—14-летние фигуристы должны осваивать не только технически, но прежде всего стилистически. Они должны овладеть стилем аргентинского танго, венского вальса, чувствовать этот стиль, дух этих салонных танцев. И в то же время всеми порами эти ребята дышат ритмами современного им танца. Ситуация заключает в себе опасность того, что с течением времени танцы на льду могут утратить свою самостоятельность как вид фигурного катания. Сейчас статус-кво сохраняется, чему способствует и консерватизм публики, приверженной этому роду зрелища. Кроме того, на страже стабильности и правила. Спорт немыслим без регламентации, это условия игры. Нужна школа, нужны обязательные танцы. Но в то же время юные фигуристы все время испытывают искушение приспособить новейшие шлягеры к танцам на льду. С брейкдансом это нелегко. Такая музыка хороша для улиц, площадей, для концертных залов, где публика танцует вместе с артистом на эстраде,— нужна соответствующая атмосфера, не похожая на атмосферу соревнований по фигурному катанию.
Танцоры стали часто обращаться к классике. Хотя и классика при механическом подходе — что те же шлягеры, только классические. Такие сверхпопулярные произведения, как «Кармен» Визе, «Полет шмеля», «Шахереза-да» Римского-Корсакова, «Танец с саблями» Хачатуряна, используются с 60-х годов. Это звучит настолько часто, что уже и не воспринимается как исполняемая в танце музыка. На таком фоне ведущие фигуристы получили возможность проявить себя на интерпретации интересных, редко звучащих в наших залах произведений. Трудность, однако, в том, что далеко не любая музыка разрешена правилами танцев на льду. Это должны быть произведения («желательно эстрадного жанра»), в которых четко выражена ритмическая структура танцевальной музыки. Существует неисчерпаемое множество симфонических и камерных произведений, богатейших мелодически и гармонически, но они для нас под запретом. Совсем недавно разрешено использовать балетную музыку, в основе которой лежат народные мелодии и танцевальные ритмы. Сегодня мы можем взять вальсы из балетов Чайковского. Вчера мы пе могли их брать. Такая строгость в правилах продиктована желанием во что бы то ни стало сохранить самостоятельность танцев на льду. И в самом деле, если делать, скажем, балетное адажио на льду, взять прекрасную симфоническую музыку и талантливо ее «прочитать» средствами фигурного катания, то это будут не танцы. Это будет какое-то хореографическое действо на льду. В парном катании такое разрешается, в одиночном, но не в танцах. Танцоры из Канады и ФРГ продемонстрировали в сезоне 85-го года, как на льду можно исполнять акробатический этюд вместо танца — крутим партнершу вокруг шеи, поворачиваем вокруг коленки, кидаем на лед. Все очень эффектно, только танцев-то нет!
Внести что-то новое в танец на льду — это прекрасно, но для этого нужен, во-первых, талант, а во-вторых, труд, большой и не всегда благодарный. Куда проще идти путем проверенным, изученным: брать музыку «полегче» — из мюзиклов, из кино, из оперетт. А если классику, то в современной аранжировке, чтоб ударили да погромче тарелки. Джаз лучше не брать, это надо уметь танцевать, это сложно...
Если оставить иронию, надо признать, что музыка яркая, танцевальная по своей сущности, объективно больше подходит для танцев на льду. Но вместе с тем то, что было хорошо вчера (с привычным дивертисментным танцем), сегодня уже скучновато. Появились спортсмены с выраженным творческим началом, как Моисеева и Миненков, как Торвилл и Дин или Бестемьянова — Букин, которые захотели сказать что-то новое своим танцем. Им недостаточно было демонстрировать мастерство и увеселять. Они старались создать образ на льду и не могли себе позволить выступать под дребедень или шлягер. Иногда они это делали ради спортивного результата, преодолевая внутреннее сопротивление. А есть спортсмены, которые сознательно ищут эту дребедень, просто дерутся за нее: кто первый услышит, кто первый использует. Какая-то модная песенка прозвучала на международном фестивале — и скорей, скорей, кто первый. Поэтому мы иногда слышим одинаковую музыку на соревнованиях. Трудно представить себе что-нибудь более убогое, чем такое совпадение вкусов.
 |
| Этот снимок нам прислал наш болельщик. На обратной стороне фотографии надпись-письмецо: «Милые Мила и Саша! К сожалению, это ваше последнее выступление в Ленинграде. Искренне желаю вам здоровья, счастья и успехов. Снято 27 марта 1976 года. Уважающий вас Левашов». |
Для себя я взяла за правило никогда не обращаться к шлягерам. Когда мне хочется учесть тягу своего ученика к современной музыке, я иду на компромисс: это должно быть что-то соответствующее времени, но представляющее музыкальный интерес. Хорошую современную музыку найти непросто. Надо расспрашивать коллекционеров, знакомых. Надо в первую очередь быть достаточно компетентной самой. Я учусь. Учусь в буквальном смысле. Учусь танцевать. Беру уроки. Учусь слушать. К процессу поиска музыки не подходит слово «подобрать». Это облегченный вариант. А какой-то период работы ты просто находишься в музыкальном плену. Когда выбор сделан, постоянное слушание продолжается. Я в день прослушиваю эту музыку несчетное число раз. Это конкретная работа, предваряющая монтаж музыкальной программы. Заниматься таким монтажом порой настоящая нравственная мука. Когда мы «резали» Гершвина, я зиала, что «Рапсодия» — всемирно известное произведение, и все, кто услышит нашу программу, конечно же, заметят швы, скрыть их никак нельзя. Я мучилась и тогда, когда мы монтировали музыку из оперетты И. Штрауса «Цыганский барон». А уж что я пережила с сюитой из балета Шостаковича «Болт», и передать невозможно. Практически я должна была сделать свою сюиту из этого произведения. Из отдельных выборочных предложений я должна составить рассказ. Но я же не музыкант. Да и какой музыкант может изрезать ножницами цельное музыкальное полотно и собрать из лоскутьев что-то равноценное. Между тем мы даем своей программе и название произведения, музыку из которого использовали, и имя композитора.
На стадии своей работы я уже больше балетмейстер, чем тренер. Я постоянно слушаю смонтированную программу, практически не расстаюсь с магнитофоном. Для чего? Не для заучивания. Это как раз происходит быстро. Надо постичь музыку! Я слушала молодого Шостаковича, как смотрят старую хронику. В ней тоже запечатленное время с его брызжущей радостью, свежестью чувств, с его оптимизмом.
Очень долго не могла я найти музыку, нужную мне для первой части программы — программы, которой еще не было, но которую я выстраивала из музыкальных осколков сюиты. Потом я, наконец, решилась взять недостающее звено Из более позднего произведения Шостаковича — Первой балетной сюиты. Получилось то, что нужно. Галоп в первой части уравновесил и придал осмысленность всей программе в целом. Галоп-«дурак», как я его назвала, бежит вприпрыжку по улице, не ведая, куда бежит, что творит, что вообще происходит. И в то же время здесь, на этой же улице, существует своя интересная, очень такая картинная жизнь, которую музыка передает сочными, яркими красками. Мы танцуем два разнохарактерных танца, как бы разглядывая одну и ту же действительность под разными ракурсами...
Но это все слова... Слова бессильны передать содержание музыки. Они не могут передать и содержание танца, но они могут помочь мне в его создании. Я как бы веду рабочий блокнот — мысленно, не отрываясь от слушания музыки. Слушание музыки — уже есть процесс сочинения танца. Совершенно особая творческая деятельность, особое душевное состояние — и мука и радость, чем-то похожее па самогипноз, знакомый мне как спортсменке.
Сочинительство — акт абстрактного мышления, психологически не очень совместимый с сугубо практической деятельностью тренера. Но я этим занимаюсь не только потому, что мне это нравится. Этим и должен заниматься тренер в танцах на льду, независимо от того, есть у него специальное образование, как у меня, или нет, работает с ним вместе хореограф или не работает. По образованию я балетмейстер, а к сочинению танца это не имеет формального отношения. В фигурном катании путаница в терминологии часто вводит людей в заблуждение...
|
