Скорее бы отдых! * Ждать труднее, чем догонять * Маленький Сан Саныч в центре внимания * Даже ноги не несут... * Умная поддержка тренера * Одесса встречает овацией * И несмотря ни на что — № 1!
 Ира: В начале 1978 года я считала каждый день, который оставался у нас до завершения сезона. Понимала, что глупо, понимала, что так нельзя, и все равно считала, считала... Прошел чемпионат Советского Союза — значит, осталось стартовать еще два раза, затем можно будет отдохнуть. Приехали на чемпионат Европы, выиграли — значит, остался еще один старт. Только один старт — и отдых. Можно будет наконец выспаться. Можно будет пойти в театр, просто побродить по улицам, поговорить с родителями, провести вечер с друзьями.
Усталость накапливалась годами. Передряги и переплеты... Испытания и проверки характера... Взлеты и падения формы, из которых надо выбираться так, чтобы никто и не заметил, одним титаническим усилием воли... Сколько же раз вздрагивали «качели» за эти годы. И усталость накапливалась, накапливалась и теперь уже была со мной постоянно.
Когда приехали в Оттаву на чемпионат мира, не поверите: стыдно было выходить на тренировки. Стыдно, что Роднина приехала не готовой к чемпионату. Такого за все годы» моих выступлений никогда не было. И я из-за этого и нервничала, и переживала. Внутренняя сумятица давала себя знать на льду. Я грызла себя, грызла Сашу. А получаться так ничего и не получалось.
Саша, несмотря на акклиматизацию, несмотря на то что после перелета не выспались, устали, уже на первой тренировке делает все. И вместе с Татьяной Анатольевной начинает требовать, чтобы и я включалась в полную силу.
Времени 9 часов утра, коньки только-только наточены. Вообще, чувствую я себя на льду неприкаянной (потом уже, анализируя сезон шаг за шагом, окончательно для себя выяснила, что сказались, помимо всего прочего, и болезнь весной Саши, и опоздание из-за этого с тренировочными нагрузками, и то, что надо было и в Оттаве обоим еще прикататься немножко). Короче, не управляю телом до конца. И решилась в итоге на глупость. Согласилась сразу прыгать в паре, да еще прыжок в два с половиной оборота. Ну какой там двойной «аксель» — лицом об лед. Ударилась сильно. Но самое страшное — психический удар. Сорвала себе стереотип прыжка. С того самого дня разладился он у меня начисто. Что ни делаю — не получается.
И ведь уже опытная спортсменка. Все, кажется, в фигурном катании знаю, понимаю, контролирую себя и свои поступки, решения. А вот на тебе, глупость какую сморозила! Не имела я тогда права на такую элементарную ошибку. Знала ведь себя лучше, чем кто-нибудь другой. И тут ни тренер, ни партнер не виноваты: решает сам спортсмен.
Надо сказать, что на тренировки в Оттаве продавались билеты, и в зале подчас собиралось народу не меньше, чем на соревнования. Все трое мы были заведены до отказа. И Саша с Татьяной Анатольевной, и я сама. Гоняю себя, как могу, но когда механизм разладился, когда «материал» устал, когда мысли в голову не те лезут,— тут не до сложного прыжка. Я впервые минутами как бы раздваивалась: одна Роднина бьется, выколачивая из себя прыжок в два с половиной оборота, а другая Роднина наблюдает за ней и устало даже подсмеивается.
Тренировала я прыжок и ранним утром, когда зрители и тренеры еще на каток не приходили. Ну, раза два удавалось чисто выехать, да и то только в одиночку. Был нарушен внутренний контакт в элементе — в паре ведь зависишь не только и не столько от самого себя, сколько от действий партнера; всю тренировку, все выступление он у тебя на глазах и ты у него на глазах тоже. Вас связывает невидимая нить, заставляя беспрерывно координировать действия. В общем, в паре прыжок так и не выходил.
Такие «разногласия» в простых элементах не особенно заметны. Конечно, нарушение синхронности, точности фиксируется и судьями, и публикой. Но на сложных элементах, особенно на прыжках, да еще в два с половиной оборота, можно поставить крест.
И тогда я сказала и Саше, и тренеру:
— Только вы меня не трогайте. Осталось три дня, я прыжки налажу. Не давите на меня, дайте самой прийти в себя. В общем, оставьте меня в покое...
Так я и проводила тренировки последних дней: все парные элементы — вместе с Сашей, а прыжки — врозь. До самого выхода на старт в произвольной программе ни разу вместе двойной «аксель» не сделали.
Короткую программу прокатали довольно легко, хотя и был у нас первый стартовый номер. Мы к жеребьевке относимся без особого трепета. Когда в форме — все равно, каким тебе стартовать. Есть, конечно, нюансы, есть иногда поводы «просить у жеребьевки» того или иного, более удобного для тебя, стартового номера, но эти просьбы никогда еще не выполнялись. Первый номер в короткой программе — испытание весьма сложное. Стартуя первым, ты должен не просто хорошо выполнить все требования обязательной программы, ты должен стать как бы эталоном для всех участников, на тебя, как на правофлангового, равняются не только спортсмены, но и судьи. Неизвестно, кто после тебя и как сможет наиболее удачно справиться со всеми прыжками, поддержками, дорожками шагов, чья композиция окажется эффектной, а чья никакого впечатления вообще не оставит. Арбитры на всякий случай скупятся на оценки для первого, и даже сами правила соревнований требуют, чтобы судьи до самого последнего участника «экономили» высшие оценки.
Для нас цена стартового № 1 на этом чемпионате была особенно высока, учитывая нашу усталость, качество нашей готовности. Но мы справились с задачей успешно, и это несколько подняло тонус.
Но перед «произволкой» я снова начала нервничать. Только вышли на старт, как, слышу, Саша мне говорит:
— Ты не с той ноги стоишь! Мы стартуем с правой!.. Не задумываясь меняю ногу.
— Да нет же, нужно с левой!
Снова меняем ноги. Делаем это торопливо. Публика, конечно, не понимает, в чем дело, но мы слышим негромкий смех с первых рядов трибун, прямо напротив нас. Я пробую разглядеть лица (чего обычно не делаю) и вижу, что это наши давние и добрые друзья, лучшие фигуристы совсем недавнего прошлого — Жаннет Линн, Миша Петкевич, Йо-Йо Старбук, Кеннет Шелли... И стало так хорошо от их добрых улыбок, от их искренней поддержки. Я успела про себя еще подумать: ну, Роднина, давай покажи, на что ты еще способна! И тут грянула наша музыка, и думать уже было не о чем.
Мы не оставили нашим юным соперникам никаких шансов на успех. Ни пара из ГДР Магер — Беберсдорф, ни Бабило-ния и Гарднер, ни Черкасова и Шахрай не смогли всерьез побороться за первенство, хотя, повторяю, мы были в самой худшей своей форме за все годы и усталость сковывала нас по рукам и ногам. Казалось, попробуй рискнуть, попробуй использовать благоприятный шанс в борьбе с чемпионами! —ан нет, никто не решился, все отступили почти без боя. И я вспоминаю это выступление с гордостью: сумела все же взять себя в руки, сумели мы с Сашей — пусть и в последний момент, но наладить внутренний контакт, чистейше прыгнули свой двойной «аксель». Препятствие только заставило нас собраться для решающего штурма. Как это и положено лидеру. Чемпиону.
На чемпионате в Оттаве, кстати сказать, не было советских арбитров. Несправедливое решение Международного союза конькобежцев в преддверии сезона 1978 года активно обсуждалось в прессе, было много статей на эту тему, спортсмены и специалисты — наши и зарубежные — резко критиковали руководство ИСУ, его президента Ж. Фавара, которые потеряли объективные критерии и пытались наказать — нет, не советских судей или Всесоюзную федерацию фигурного катания,— а сильнейших советских фигуристов, чье мастерство было почти во всех видах программы намного выше, чем у других. Возможно, именно активный рост наших результатов и вызывал кое у кого раздражение и желание остановить его.
Отсутствие арбитра из своей страны, знающего возможности спортсмена, как никто другой в судейской бригаде, естественно, большая потеря. Однако это не помешало победить вначале нам, а затем впервые выиграть золотые медали Наталье Линичук и Геннадию Карпоносову, сменившим на «посту» Ирину Моисееву и Андрея Миненкова. Такие достижения в столь напряженной обстановке могут только украсить любую спортивную биографию.
Уловили некоторые тонкости чемпионата и его судейства газеты. «Оттава ситизен», в частности, писала: «Соревнования пар принесли лишь одну неожиданность: отсутствие оценки 6,0, которую заслужили победители. И еще жаль, что существующая система судейства не позволяет воздавать должное непрерывному прогрессу, которого из года в год добивается эта божественная пара. Глядя на нее, веришь: предела совершенствованию в фигурном катании нет!»
Если бы журналист знал, чего нам стоил тот чемпионат!..
Спустя несколько лет, тренируя свои юные пары, я им рассказывала о чемпионате в Оттаве, о том, как было нам тогда трудно и как сумели заставить себя забыть об усталости, о неудачных тренировках, о неподдающихся элементах. И еще говорила о том, что в спорте происходит не только физическое совершенствование. Главное, он воспитывает силу воли, крепость духа, умение «держать удар» тогда, когда твое дело выглядит уже безнадежно проигранным. Хочешь стать чемпионом — становись Личностью со всеми вытекающими отсюда правами и обязанностями. Причем обязанностей во много раз больше, чем каких-либо прав!
...После Оттавы мы сказали себе: все, отдых, передышка. Так больше работать нельзя, надо обязательно полностью восстановиться, освежить себя, снять путы усталости.
Саша: Читатели, наверное, уже заметили одну удивительную особенность в спортивной биографии сначала Иры, а затем и нашей общей. На каждом новом этапе развития пары неизменно возникали сложнейшие препятствия, которые в итоге не только заставляли нас собраться с новыми силами для штурма, не только аккумулировали наш опыт и знания для выработки новой творческой программы, но и в корне изменяли всю нашу жизнь. «Человек меняет кожу...» — это сказано и о нас после каждого такого «катаклизма».
Вспомните первое выступление Родниной и Уланова, когда они — совсем еще неизвестная пара — победили титулованных соперников, показав всему миру, что настала пора совершенно нового стиля!
Вспомните распад той, первой, пары, в которой выступала Ира, и формирование новой, вместе со мной. Это ведь был такой крутой поворот, что мало кто сумел бы выйти из него с честью!..
Вспомните переход к новому тренеру, полную смену на-1 ших представлений об изобразительных возможностях программ в парном катании и еще один рывок к своему спортивному идеалу!..
Видно, так уж устроена Ира, так уж устроен и я, что просто нуждаемся в такой «смене кожи». Иначе жизнь становится пресной, иначе одолевают усталость и сопутствующее ей равнодушие.
Это вовсе не значит, что решение о рождении ребенка было специально приурочено к предолимпийскому сезону, чтобы иметь затем время для восстановления и выхода на лед. Ни в коем случае читатель не должен представлять нас такими расчетливыми. Причем слово «расчет» в данном случае я могу употребить только с негативным оттенком.
Мы были женаты уже три года. Наша семья была монолитной и выдержала все испытания. Мы имели спортивные награды, о которых можно было мечтать. Но Ира — сказывался уже и возраст, и годы, проведенные в большом спорте,— стала уставать. И решение о том, что надо родить ребенка, исходило именно от нее. Мы долго обсуждали свое ближайшее будущее, не заглядывая на многие годы вперед, и пришли к единому мнению. А что касается спорта, то попытку вернуться перед Олимпиадой мы для себя не исключали. Что из этого получится, не знали. Верили, что это будет зависеть только от нас.
Нас очень поддержала тогда Татьяна Анатольевна. Она не стала произносить громкие речи о спортивном долге накануне Олимпиады, она сказала очень простые и правильные слова о том, что, конечно, нам необходим ребенок — какая семья без него! — но что про спорт тоже не нужно совсем забывать. «Я уверена, вы выступите на Олимпиаде, и выступите хорошо. У меня на сей счет нет никаких сомнений. Будем готовиться сразу к Лейк-Плэсиду!»
После чемпионата мира, уже вернувшись в Москву, мы побывали в Спорткомитете СССР.
Руководители Спорткомитета выслушали нас очень внимательно. Мы рассказали о своих личных планах. В ответ нам было предложено пропустить очередной сезон, а уж затем готовиться к поездке за океан, в «тюрьму», — имелось в виду то, что участникам Белой олимпиады в Лейк-Плэсиде вместо традиционной Олимпийской деревни выделялось для жилья новое здание тюрьмы для малолетних преступников.
Посмеялись. Пошутили. Но разговор все-таки был серьезным, и мы поняли, что на нас надеются, что и после рождения ребенка место для нас в команде будет оставлено. Это нас обрадовало.
Конечно, Ире досталось тогда так, что я не смею даже употреблять при этом какие-то оценки или эпитеты. И само ожидание ребенка было нелегким, и роды были тяжелыми. Чувствовала она себя, несмотря на спортивную закалку, неважно. Но именно закалка и неистощимая жизнерадостность, оптимизм, стойкость, уверенность в том, что и на сей раз все закончится благополучно, помогали не только самой Ире, но и мне, и всем нашим близким. Она оставалась улыбчивой, доброй, заботливой, ни разу я не услышал от нее никаких жалоб. Она радостно готовилась стать матерью.
Мне тоже было нелегко. Нелегко и как мужу, и как спортсмену.
Если первое утверждение, надеюсь, ни в каких дополнительных разъяснениях не нуждается, то второе следует расшифровать. Вынужденное относительное безделье разъедает иной раз спортсмена, как ржавчина. После колоссального напряжения, нагрузок — спад, огромное количество свободного времени, полностью использовать которое при умении работать интенсивно очень трудно. В эти месяцы я очень старательно помогал в работе Татьяне Анатольевне. Естественно, тренировался понемногу сам. Часто ездил по стране, выступал с лекциями по заданиям общества «Знание». Но чувство оторванности от фигурного катания было. И это утяжеляло мой груз.
Девять месяцев — как девять лет. И самое страшное, что в последние месяцы мы, мужья, не в силах взять на себя хотя бы крохотную часть того, что дано вынести только нашим женам...
Ира: Я думаю, что Саша слишком скромничает. Он очень много сделал для меня в эти месяцы. И если я всегда была спокойна, если все это время ничто не омрачало настроения молодой женщины, готовящейся стать матерью, если я могла сберечь все силы и всю стойкость для того главного, что и есть основа основ «женской жизненной программы»,— для рождения ребенка,— то в этом колоссальная заслуга и Саши.
Конечно, мы были рады, когда Татьяна Анатольевна сказала, что мы будем выступать на Олимпиаде, что она не сомневается в нашем возвращении. Но мы воспринимали эти слова только слухом. Может быть, даже умом. Но только не сердцем. Олимпиада, подготовка к ней стали очень далекими, почти нереальными. Их начисто заслоняло другое. Именно предстоящее материнство целиком и полностью поглощало меня, не оставляя места для фигурного катания. Так во всяком случае мне тогда казалось. Но подсознательно я, несомненно, была сориентирована на возвращение. Программу заложила. И приглушенные мысли и расчеты смогли проявиться только через месяц после родов.
В общем, так оно и получилось, хотя первые шесть-семь недель я продолжала жить только в радостной атмосфере общения с моим маленьким Сан Санычем. Вторым Александром в нашей семье, ставшим для меня, как и для каждой матери, первым!
Саша-маленький родился 23 февраля. В День Советской Армии. И свой бойцовский характер стал показывать в первый же день. С тех пор он его демонстрирует беспрерывно.
Любая мать может о своем сыне рассказывать до бесконечности. Могу и я. Но сейчас речь о другом, и мне хочется только вспомнить тот эпизод, когда я необычайно остро прочувствовала, что стала матерью и что у меня есть сын. Месяца через полтора после появления на свет Саши мне вдруг стало очень плохо. У меня появилось... сердце. До этого я его никогда не замечала. А тут по нескольку раз в день холодная и неумолимая рука хватала его и, сжимая, держала до тех пор, пока боль не заполоняла всю грудную клетку. Когда это случилось впервые, я так испугалась, мне так стало страшно — нет, не за себя, за Сашу-маленького, за крохотный, живой, чмокающий и бесконечно дорогой кусочек плоти от плоти моей. Что с ним будет, если со мной что-нибудь случится? Он ведь абсолютно беззащитен. Одинок. И я не могу его оставить! Не имею никакого права!
С того времени я стала думать о своем здоровье, о том, что пора его восстанавливать. Серьезных мыслей о фигурном катании все еще не было. Я думала только о Сан Саныче и ни о ком больше. Даже когда начались репортажи с первенства мира по фигурному катанию, на которое в качестве туриста отправился Саша-большой, я их смотрела только урывками. Впервые за всю мою долгую жизнь в спорте я даже особенно не интересовалась происходящим на ледовой арене. Тем более что как раз во время репортажей надо было купать маленького, укладывать его спать. Я думала: «Ну, что стоит телевидению устраивать эти репортажи в другое время, все равно ведь показывают в видеозаписи!»
Ранней весной я впервые надела кроссовки, нацепила на себя несколько спортивных костюмов и решила выйти в шесть часов утра немножко побегать. И смех и грех: не бег получился, а топтание на месте. Дом наш стоит на пригорке, вниз еще я кое-как бежала, а уж вверх даже шагом еле шла. Не было дыхания. Ноги меня не слушались. Я была беспомощной, и это и угнетало и раздражало меня одновременно.
А когда я выбралась на набережную, стало мне совсем не по себе. Навстречу мне выбежали в трусиках и маечках бодрые, улыбчивые люди лет под пятьдесят, а может, и больше. Они лихо гарцевали — иначе и не скажешь, особенно по сравнению со мной,— по тротуару, излучая здоровье, силу, закалку и выносливость. Иронически поглядели на мою закутанную в костюмы фигурку (я действительно со стороны выглядела смешно — эдакий разноцветный колобок) и исчезли в своем розовом, счастливом мире.
Мне стало обидно. Но поделать ничего не могла: после первых пробежек у меня так опухли ноги, что я и ходить уже была не в состоянии. Обувь никакая не налезала.
Здесь и поджидало меня испытание почище иного спортивного. В Москву приехали сильнейшие фигуристы — участники только что закончившегося чемпионата мира в Вене. Я не могла не пойти на этот концерт. Это был мой первый выход «в свет», я очень хотела увидеть своих друзей, почувствовать живительную атмосферу спорта, просто показаться на людях, а тренерам и спортсменам своим появлением как бы сказать, что о фигурном катании я думать не бросила.
В этот вечер мне надо было пройти в туфлях на высоком каблуке от входа во Дворец до ложи для почетных гостей и обратно. Этот «променад» стоил мне таких усилий, что и описать нельзя. Женщины, очевидно, поймут меня быстрее. Мне хотелось, сидя на трибуне, снять туфли, они сжимали мне ногу, как в камере пыток знаменитый «испанский сапог», но я улыбалась, разговаривала, рассказывала о Сан Саныче. Не говорила только о своих спортивных планах. Нечего еще было сказать.
Саша подсказал мне в те дни одно очень верное решение:
— Зачем тебе себя насиловать и бегать? Для тебя настоящая земля — это лед. На нем ты себя чувствуешь уверенней и легче. Давай-ка надевай коньки и приходи на каток. Будешь потихоньку кататься, так будет проще войти в норму...
И в один чудесный апрельский день я поехала с Сашей на каток. Не на тренировку — просто подвигаться, подышать. Сердце ведь продолжало побаливать. Только зашнуровала ботинки, только, опираясь на Сашину руку, вышла на лед, отъехать от борта не успела — вижу, бежит ко мне дежурная:
— Ира, скорее к телефону, мама звонит, и голос у нее какой-то очень встревоженный!
Я, как была в коньках, помчалась со льда к телефону. Слышу — голос мамы, как сигнал тревоги. Она кричит мне, что вышла на лестничную клетку, а дверь от сквозняка захлопнулась. Ключей у нее нет, ребенок в квартире остался один.
Не снимая костюмов, мы бросились к машине и помчались домой — спасать Сан Саныча! Открыли дверь, смотрим, а он лежит розовощекий, во сне улыбается и знать не знает, какие волнения доставил и нам, и бабушке. В общем, первого выхода на лед тогда не получилось.
Саша: Ире было очень трудно. С одной стороны, естественная физиологическая перестройка, отобравшая всю ее обычную энергию. А с другой — физическое бездействие, отсутствие тренировок почти целый год. Начинать ей надо было не просто с нуля. Ее физическая готовность была даже как бы со знаком минус. Когда пошла на показательные выступления во Дворец спорта, после нескольких шагов сказала мне, что она как персонаж сказки Андерсена — русалка, идущая по ножам.
Страшное ощущение!
Она об этом не говорит, но уже в первые дни, когда с Сан Санычем приехала из роддома, она его кормила и пробовала делать приседания. Каждый день старалась сделать приседаний больше. Мышцы болели страшно, но приседала, и Сашка молчал в эти минуты, словно понимая, что мама пытается заняться каким-то очень важным и нужным делом. Так что первые Ирины тренировки начались именно с этих домашних приседаний, а уж потом она вышла на первую свою пробежку. Пробежка была неудачной, мышцы у нее потом «жгло» несколько дней, и пришлось перейти на «околоспортивную ходьбу», медленную и спокойную. А уж потом — на каток, на первую тренировку — назовем тот, прерванный звонком из дома, выезд именно так.
Очень нам помогала тогда Татьяна Анатольевна. Ее терпение и заботливость казались неисчерпаемыми. И наши врачи, в том числе и врач сборной команды СССР Юрий Александрович Гончаров, установили чуть ли не ежечасный контроль над Ириной. Это и их заслуга, что в те дни она стала потихоньку и последовательно преодолевать свою полную растренированность.
Мы начали подготовку к сезону, таким образом, раньше всех.- И шаг за шагом к августу восстановили, как нам казалось, почти все, что было у нас раньше. Кроме уверенности в себе и запаса сил. Элементы уже выполняли, но на интенсивную длительную тренировку нас явно не хватало. И тогда мы решили внести поправку в план. Поправку, которая лишь однажды встречалась в нашей общей практике — в первом сезоне. В конце августа сделали на две недели перерыв в тренировках и хорошенько отдохнули. Все равно форму с августа по февраль нам было не удержать. Как всегда, во время отдыха мы продолжали заниматься, и, когда вернулись на лед, выяснилось, что мы не только ничего не потеряли, а даже приобрели...
В конце концов, дело было даже не в том, вернемся ли мы в сборную для участия в Олимпиаде или нет. Главное, что мы вышли на лед, что мы снова катаемся. И даже если в сборную команду попасть нам не удастся, то на наших проводах мы не будем стоять у бортика на коврике, а сумеем показать лучшие свои концертные композиции. Это было для нас как бы задачей-минимум.
Ира: Легко сказка сказывается... Вроде бы время до августа, когда мы почувствовали, что можем, пролетело молниеносно, однако каждая тренировка была мукой каторжной. Я пыталась бегать, прыгать, и в глазах многих окружавших меня людей улавливала плохо скрытое сожаление. Вот тут-то я, как говорят спортсмены, завелась. Да так завелась, что сама себя не узнала.
А может быть, такой азарт, такая яростная жажда борьбы проявились во мне после года, проведенного вне льда? После того, как я стала матерью?
Сегодня я не сомневаюсь в том, что это было именно так. Психическая и физическая стороны феномена, конечно, требуют изучения. Ибо ведь не только я (история спорта знает множество таких примеров) после рождения ребенка ощущала невиданный прилив сил, позволивший вновь начать борьбу за высшие награды. Переключение женщины на совсем иные заботы, такие естественные для нее, такие органичные, помогает лучше любого отдыха забыть о прежних спортивных нагрузках, испытаниях, встряхнуть весь организм, дать ему Давно уже не приходившую абсолютную свежесть.
Я говорила себе: «Ты еще можешь, Роднина, ты еще очень многое можешь! И ты докажешь это, пусть не посматривают на тебя с сожалением. Ты покажешь всем, что и в фигурное катание после рождения ребенка, несмотря на возраст, можно вернуться и стать лидером».
Руководство Спорткомитета СССР проявило к нам тогда полное доверие. Мы официально были включены в список кандидатов в сборную под номером один. Это было высокой честью и заставляло нас тренироваться с еще большей ответственностью. Нас приглашали на все совещания, где речь шла о подготовке к Олимпиаде. Иногда я не могла досидеть до конца: и зная, что я кормящая мать, меня охотно отпускали к ребенку.
Только когда Сан Саныч подрос и стал проявлять некоторую самостоятельность, мы уехали на первый свой тренировочный сбор, оставив сына на попечение моей сестры Валентины. Сбор проходил в Одессе. Я могла вместе с Сашей прыгнуть уже один-два прыжка в два оборота, однако на третий сил еще не хватало. Дело это наживное, требовалось только одно — кататься, кататься и кататься, повышая уровень нагрузок, восстанавливая запасы энергии.
Там же, в Одессе, состоялись и первые наши после перерыва показательные выступления. Когда мы вышли на лед, раздался такой шквал аплодисментов (или я отвыкла от них за год?!), что меня буквально оглушило. С места я рванула вперед с такой скоростью, что на первом же вираже упала. Пришлось уйти со льда, переодеться (я разорвала колготки). Потом мы вышли снова. Несмотря на то что танец был несложным, я все-таки еще разок упала, но это было последним моим срывом. Для меня с тех пор приветливая одесская публика так и остается одной из самых желанных...
На контрольной проверке сил сборной команды страны мы с удивлением обнаружили, что молодые наши пары не только не опережают нас в подготовке, но даже отстают. Мы оказались в лучшей форме, чем они. Теперь мы знали, что можем бороться за первое место. Никакое другое никого бы не удовлетворило.
После венского чемпионата мира 1979 года стало ясно, что нам попробуют бросить перчатку американцы Тай Бабилония и Рэнди Гарднер. Они, уже решив подписать контракт с ледовым балетом, задержали свой уход из любительского спорта после сезона 1978 года, чтобы выступить в наше отсутствие на следующем чемпионате мира. Своей цели они добились — золотые медали в 1979 году уехали в США. Теперь, не зная, возвратимся мы или нет, они решили развернуть по всему фронту атаку на высшую ступеньку олимпийского пьедестала почета. Вся мировая печать начала публиковать репортажи о том, как тренируются юные американские чемпионы, какие они хорошие, какие артистичные, сколько новинок готовят к предстоящему сезону, который для них наверняка станет достойным завершением спортивной карьеры!
Мы об этой шумихе знали, и нас она не очень-то волновала. До поры до времени не волновала, поскольку мы были заняты своими проблемами. А потом, уже имея перед собой конкретного противника, мы стали себя готовить и психически именно к поединку с американцами на их земле, на их катке, при поддержке их тысячами американских болельщиков. Такого рода предварительная психическая закалка подчас дает отличные плоды. Ты изучаешь сильные и слабые стороны соперника, а затем стараешься использовать их для того, чтобы заранее укрепить все свои позиции.
Нам такая предварительная работа пошла впрок. И довольно скоро — во время поездки на показательные выступления в Японию, куда приехали и Бабилония с Гарднером,— она дала свои плоды. Не знаю, изучали ли они нашу спортивную биографию со всеми ее нюансами и особенностями, сделали ли какие-нибудь выводы или нет, но то, что они к психологической борьбе готовы не были, это несомненно.
О начале нашего поединка с американцами мы подробно расскажем в той главе, где речь пойдет об Олимпиаде в Лейк-Плэсиде. Здесь же хочется добавить, что отбор в команду у нас по времени не совпал с чемпионатом США. Мы на своих соревнованиях сильнейших выступили почти как в лучшие времена. И из Ленинграда, где шел турнир, американские журналисты самым подробным образом информировали американских тренеров и фигуристов о том, как выглядим мы. Вели своего рода спортивную разведку и наши тренеры и руководители. Уже во время чемпионата Европы, когда мы одолели еще один порог — последний перед Олимпиадой, американцы проводили свой чемпионат, определявший состав их сборной. Стало известно, что Тай и Рэнди так и не восстановили своего потенциала, что по-прежнему именно психическая подготовка — самое уязвимое место у этой, бесспорно талантливой, пары. После обязательной программы чемпионы мира проигрывали другой американской паре и только после произвольной, тоже выполненной с многочисленными срывами и падениями, не без помощи бригады судей вышли вперед.
Тогда и стало совершенно ясно, что в борьбе нервов победит тот, кто не поддастся ажиотажу и сумеет сохранить себя.
|
